Я на днях дала ссылку на видео из академии Вагановой, ну а Ютьюб продолжает мне подкидывать балетные ролики.

Но мне интересны не только сами видео, но и комментарии под ними - в основном, англоязычные.

Меня поразило огромное количество западных любителей балета, которые отслеживают учениц наших балетных школ. Знают их имена, выбирают фаворитов, обсуждают их прогресс и перспективы. Учитывая, что речь идет о девочках иногда 10-12 лет, впечатление это оставляет очень сильное.

Но самое интересное другое.

Там очень часто так или иначе возникают обсуждения самого существа русского балета. В нем видят своего рода квинтэссенцию России, и то, что люди видят, внушает им восхищение и страх одновременно. Иногда этот страх маскируется под отвращение, но там именно страх.

Отвращение не к самому танцу, который прекрасен, а к той системе, что стоит за ним.

Невероятно жесткой - иногда до жестокости - системе. Система, которая не дает ни малейших поблажек. Система, которая требует одновременно совершенно конкретных физических данных, совершенно конкретной одаренности, железной дисциплины и нескончаемой пахоты.

Отсутствие любого из элементов - и человек из системы вылетает. И никаких квот по линии политкорректности, никакого снисхождения к слабости и никаких хороших оценок просто за старания.

Современная система воспитания и образования, которая вся стоит на инклюзивности, индивидуальном и деликатном подходе к ребенку просто взрывается от соприкосновения с системой беспощадной дрессуры, где учитель может запросто потребовать от ребенка меньше есть.

И тот факт, что вся эта жестокая машина перемалывает юных девочек, которые являются воплощением изящества и хрупкости, но те не только не ломаются, а наоборот - становятся все ярче и восхитительнее, просто взрывает мозги людей.

При этом люди осознают, что именно эта система и дает результат, когда в любом списке лучших балерин мира русские составляют большинство. В результате как раз и возникает этот феномен, когда они смотрят на русскую систему балетной подготовки и видят в ней символ самой России:

40 дней тому назад в Донецке погиб Глава Донецкой Народной Республики Александр Захарченко. Время идет, а горечь от этого не отпускает.

Когда стало известно о теракте и смерти Захарченко, первой мыслью было узнать, где в Москве можно положить в знак скорби и уважения к его памяти цветы? Увы, ни в субботу, но в воскресенье 1-2 сентября такого места в Москве отыскать не удалось. Все прощание прошло в Донецке. Как будто чья-то рука резко отграничила: Захарченко - это только донецкая история. А ведь это не так.

Поразительно, что акция памяти прошла даже в Вероне, но только не в Москве. Столице России – Москве! Отсутствие возможности положить цветы в знак памяти погибшего на войне защитника русского Донбасса в Москве просто бросалось в глаза и бередило душу. И ставило многие вопросы...

Не секрет, что очень многие государственные чиновники, руководители производства, интеллектуалы, симпатизировали Александру Захарченко как символу защитника русского населения, искупавшего наш общий грех и вину перед русскими, оставленными на окраинах бывшего Советского Союза после его распада. И вот вопрос: что же помешало десяткам тысяч этих людей просто договориться и собраться для возложения цветов? Ведь это не сулило никаких политических и административных рисков: уже высказался Президент России, назвав Захарченко выдающимся государственным деятелем, а его убийство - подлым, четкую и недвусмысленную позицию занял наш МИД... да и сам повод возложить цветы в память о погибшем на своем посту руководителе был вне любых нравственных сомнений... Однако, нет. Мы не нашли в себе этих сил. Так давайте посмотрим в зеркало этой гибели: кто мы сами?

Утром в воскресенье я написала несколько смс в вацап своим знакомым - депутатам, людям, претендующим на лидерство в защите интересов Русской цивилизации, как с большой буквы они себя любят называть. Смс были прочитаны, ответы не получены. Далее выяснилось, что представительства ДНР в Москве не существует, или же оно никак себя не проявляет. Ни одна из многочисленных организаций, фондов, клубов, просто заполонивших Москву и якобы представляющих интересы русского Донбасса, также себя не проявили. Мы что, действительно без прямых организационных команд АП не способны даже положить цветы в память погибшего символа, о котором так много говорили последние 4 года?

Как раз к государству в этом случае претензий нет - оно четко определило свою позицию. А мы? Общественность, которая так остро и, казалось, искренне реагировала на события 2014 года? Кто мы? Ведь речь шла о простом и таком естественном движении души - почтить память погибшего! В любой русской семье это принято...

А невысказанное горе разъедает душу и отравляет жизнь. Простите, Александр Владимирович, что в Москве не нашлось места, куда я могла бы принести мой траурный букет в Вашу память, и примите вместо этого эти слова...

Я никогда не была знакома лично с Александром Захарченко, но, как и для многих моих друзей, он играл очень серьезную роль в нашей жизни как символ глубоких и важных ценностей. Тут накопилось многое: чувство вины за распад СССР, допущенный нашим поколением, ощущение, что реформировать страну надо было бы иначе, не затрагивая географическую ее целостность.

А теперь совершенно непонятно, как выходить из целой совокупности кровавых конфликтов, не решаемых «на существующей плоскости», и, похоже, только еще начинающихся... Чувство бесплодности чисто экономических и технологических реформ, которые мало к чему приводят без включения пассионарной национальной энергии народов России, всех народов, включая русский... Чувство вины и нравственной ущербности за построенный крайне несправедливый экономический уклад, с огромными разрывами в доступности благ для людей, с несовершенной налоговой и пенсионной системой, с укоренившимися схематозами и психологией «вся страна так живет»... Неважно, если даже ты сам не сидишь в схематозах - ты отвечаешь за них, потому что твое поколение у власти...

И вот, как крайняя степень проявления всех этих противоречий, случились украинские события 2014 года. Россия просто прозевала отношения с Украиной - со всеми своими распилами денег на предвыборные украинские кампании через наших политологов и организаторов, ныне дающих высокоумные комментарии и, не исключаю, искренне хотевших бы что-то исправить... Не предполагавших тогда, что их схематозы выльются кровью и смертями русских детей... Ведь «вся страна так жила», не так ли? Со всеми мутными схемами российского бизнеса на Украине, напрочь наплевавшего на национальные интересы (вообще хотелось бы узнать: а структуры Коломойского по-прежнему интегрированы в госбизнес на территории России? После добробатов?). С невнятными послами –«тяжеловесами»...

И вот случился Крым. И потом - Донбасс...

Я помню, как читала первое интервью Александра Захарченко Марине Ахмедовой, потрясающее по своей щемящей искренности (и с большим мастерством взятое). Оно сильно задевало струны души, лежащие много глубже текущей политики. Оно говорило о предчувствии, смерти и возможном предательстве. Обычный донецкий русский, делающий шекспировский выбор между жизнью и смертью. Отсидеться в кустах или вмешаться? Ведь никаких гарантий, что потом не предадут! Перечитайте это интервью. Оно того стоит. «Я думаю, Путин не сдаст»... Не знаю в деталях, все ли сделал Путин, что мог, для Донбасса, но его реакция на гибель Захарченко была мгновенной и яростной. А вот мы все сдали...

...Поразило ясное лицо Захарченко. Потом поняла, почему: у меня в семье есть фронтовое фото брата моего деда, ушедшего на фронт и погибшего там в 20 лет: то же сочетание простых черт и отсвета обреченности...
Послушайте, но так не должно было быть! Всей своей мощью Россия должна была охранять того, кто не испугался, не устранился, не ушел в кусты, не уехал, а рискнул собой и встал на защиту ее интересов! Мы не должны были допустить гибели Александра Захарченко, ибо эта гибель стала ужасным символом нашей исторической беспомощности, уже настолько крепко выученной, что далее это грозит серьезнейшими последствиями самоидентификации нас как русских. Нам еще предстоит оценить последствия этой гибели как гибели символа.

И ничего, кроме возмущения, не вызывает мелкая возня на могиле погибшего лидера с попытками реализации своих личных обид и амбиций, просто с неумением себя вести, помолчать хотя бы в присутствии смерти, если уж История тебя самого обнесла миссией символа... Ну, что же, в Истории, как и в жизни, не все справедливо, с нашей точки зрения, надо уметь смиряться и хотя бы прилично себя вести. И, тем более, неуместны обвинения Захарченко в том, что он не смог сделать из Донбасса идеальный Русский град Китеж с идеальной экономикой и справедливостью . Схематозы в Донбассе? Это он их архитектор? Ни по возрасту, ни по возможностям он не мог создать этой системы, и изменить ее не мог. Он жил в ней, как в данности, пока его не убили. Мог, конечно, брезгливо отстраниться и уехать, как многие. Но предпочел остаться на родной земле и погибнуть на ней. А если нам интересны архитекторы системы схематозов - пусть мое поколение посмотрит в зеркало...

Один из политологов написал: «На что рассчитывал этот тип? Ведь было понятно, что Россия сдаст. На три дня славы... а потом забудут». Характерна логика: действительно, если не просчитывается выгода и ресурс - зачем лез? Не понять этому политологу, по причине его собственной нравственной убогости, что люди иногда делают гораздо более высокий и страшный выбор: да, без надежды на помощь, без гарантии, в ожидании предательства своих же - все равно выбрать вечное, а не сиюминутное, выбрать правду, а не ложь. И этот выбор Захарченко сделал.

Вот почему так болит сердце по нему сейчас у множества людей. И в Донбассе, и в Москве, и во всей России. Он навсегда останется одним из символов русского, со своим самым важным в жизни выбором. И в этом надежда и для нас.

Пройдет время. Мы все разойдемся по своим местам: в политологи, менеджеры, чиновники... Наталья Поклонская - в политику. Александр Захарченко - в русскую легенду. Царствие Вам Небесное, Александр Владимирович!

Феминизм — до первого достойного мужчины.

Коммунизм — до первого личного капитала.

Атеизм — до первой тряски в полёте.

Пляски на костях — до первого бумеранга в виде сломавшегося эскалатора (упавшего самолёта, теракта, ЧП), в котором пострадали твои родные или близкие…

Радостный боевой гопак по поводу вышедшего из строя эскалатора в Риме, из-за которого пострадали десятки российских болельщиков ЦСКА внезапно оборвался новостью о том, что среди получивших травмы были не только граждане РФ. Более того, помимо украинцев, там ещё оказались друзья тех, кто, не теряя светлоликости, совсем недавно изощрялся в остроумии и чёрном юморе, обсуждая трагедию в Керчи и прочие страшные события, повлёкшие многочисленные жертвы среди россиян.

Внезапно выяснилось, что смеяться над гибелью людей — плохо. Потому что среди пострадавших может оказаться близкий тебе человек. И тогда весь глум, который льётся из уст твоих бывших побратимов по танцам на костях становится мерзостью и приобретает откровенную аморальность.

Российский оппозиционный журналист Левкович, чьи статьи так любят публиковать у себя украинские СМИ, прозрел после того, как выяснилось, что в Риме пострадали близкие ему люди. Трагедия стала личной. И резко изменился взгляд на пассажи Малыгина и Бабченко. А комментарии к ним и вовсе показались бесчеловечными.

Потому что внезапно стала актуальной фраза, сказанная Воландом на Патриарших. О том, что человек не просто смертен. Самое неприятное, что смертен он внезапно.

К счастью, в Риме обошлось без жертв. Но всё равно было страшно. И вот теперь журналист размышляет. На тему «быдлячества», которое (оказывается!) присуще всей либеральной тусовке. Впрочем, ватники ничем не лучше, констатирует автор. Вердикт: Боже, помоги сохранить разум и любовь в этом адище.

Ад — это, конечно же, Россия. «Атмосфера ненависти» в которой и превратила порядочных людей со светлыми лицами в то, что они представляют из себя сейчас. И, конечно же, только Путин виноват в том, что трагедии в России становятся едва ли не национальным праздником как на Украине, так и в либеральной тусовке.

Забавно, но даже «прозрев», пациент все равно ищет виноватых. Не желая признаваться самому себе в том, что все идёт от самого себя и изнутри.

Почему я с такой легкостью отказалась от украинства? Не от Одессы, не от Донбасса, а именно от украинства? Потому что никогда не была и не чувствовала себя украинкой. Если бы не жизненные обстоятельства — я вообще должна была родиться в Ленинграде. Но так случилось, что появились на свет я в Одессе. До определенного момента — самом неукраинском городе Украины. Который некогда был третьим городом империи и впитал в себя всё лучшее, что было в России и за её пределами.

Киев в сравнении с Одессой — просто хутор. Красивый, архитектурно величественный, яркий, большой — но хутор. Потому что если короля делает свита, то город делают его жители. А киевляне — это вот всё то, что описано в пьесе Старицкого «За двумя зайцами». И не надо обижаться. В этом тоже есть своя прелесть.

Вообще Украина — это один большой хутор. Живущий по его законам. Отсюда и любовь ко всем этим глечикам, свистулькам, вышиванкам, гигантским драникам и бутербродам с салом, показная религиозность (вперемешку с мольфарством и ведьмачеством) и легкое мракобесие.

Юго-Восток всегда там был особняком. Как любой городской человек в селе. Который своим лицом, одеждой и помыслами выделяется на фоне пестрой и живущей сельскими интересами толпы. Потому его не понимают и, как следствие, недолюбливают и опасаются.

Именно потому мне сейчас больно за Одессу и Донбасс, но не болит за Украину. Потому что она мне не родная. Причём, настолько, что ее будущее, каким бы ужасным оно не представлялось, абсолютно не трогает.

Вот точно также не родная Россия и ее население тем, кто радуется сбесившемуся римскому эскалатору. Потому что там — не их люди. Там — безликая толпа с российским паспортом, олицетворяющая все русское. То самое русское, что их раздражает и которого они так стыдятся.

И цепляет их ситуация только тогда, когда она переходит в личную плоскость.

Но вот что удивительно. Если ты так не любишь страну, в которой живешь, если тебе так претит все, что в ней происходит — у тебя есть два варианта: или что-то изменить, или сменить место жительства.

Я, глядя на ситуацию на Украине, спустя четыре тяжёлых года внутренней борьбы, приняла чаяния и стремления украинцев вступить в Евросоюз и НАТО, попрощаться с Россией и стать независимыми, перспективными и богатыми. Я уже никого не переубеждаю. И ничего от них не жду. В конце концов, каждый выбирает для себя. Сегодня все мои силы направлены на предотвращение убийств на Донбассе.

Но российские «оппозиционеры» почему-то не спешат уезжать или, уехав, перестать жить происходящим в РФ. Может быть, потому что вне России — они никто и никому не нужны. И зарабатывать себе на жизнь они могут лишь педалируя тему «атмосферы ненависти», царящую в Мордоре.

Это удобно. Но это не честно. Даже не по отношению к своей аудитории, а по отношению к себе.

Ведь даже в таком переломном моменте, как признание, что радоваться чужим смертям — гадко, все равно красной нитью идёт попытка вину за своё бывшее скотство переложить на других. На тех самых русских, которые, выбирая Путина, не выходя на акции протеста, не желая жить в прекрасной «России будущего», одобряя Сирию и помощь Донбассу, не молясь на Запад, выходя на «Бессмертный полк», а не на акции «Мемориала», слушая радио «Шансон», а не «Эхо Москвы», перечитывая Полевого, а не Солженицына — и вызывают у неполжЫвцев приступ изжоги и пятиминутку ненависти.

Потому что это и есть то самое хрестоматийное «никогда мы не будем братьями». Ибо это невозможно. И место рождения и проживания здесь абсолютно ни при чём.

Русский — это не язык. Это не гражданство. Это не прописка. Это не лозунги. Это не слова. Это даже не предки.

Русский — это состояние души.

Глубинный народ – это пока даже не термин, это больше на уровне чувств, ощущений.

Знаете, как только я услышал словосочетание «глубинный народ», мне захотелось написать на эту тему. Зацепил меня этот термин, отозвался чем-то родным и знакомым.

Мне, в общем-то, даже всё равно, что именно имел в виду Сурков. Для меня эта фраза наполнена своим, личным смыслом. Возможно эти смыслы совпадают, возможно нет – но это не столь уж важно.
Глубинный народ – это пока даже не термин, это больше на уровне чувств, ощущений.

Чтобы понимать, что такое «глубинный народ», нужно быть русским до мозга костей, до корневых смыслов.
Например, нужно чтобы тебе мама или бабушка в три-четыре года читала русские былины.

Потому что волхвы, которые пришли к Илье Муромцу в тяжкую годину «испить водицы» – это глубинный народ.
И сам Илья, который тридцать лет и три года лежал на печи, а потом пошёл защищать Матушку-Русь – тоже глубинный народ.

А больше всех глубинный народ – это Микула Селянинович, который сильнее всех богатырей (но этого никто, кроме Муромца, понять не может).

Ещё нужно смотреть старый фильм «Александр Невский». Где под музыку Прокофьева «Вставайте люди русские» народ на клич князя выбирается из хижин, землянок, выходит из леса – с дубьём, топорами, рогатинами – и идёт воевать.

Этого никогда не понять такому «русскому», как Клим Жуков, который заявляет «А не нужно было сопротивляться Наполеону, потому что плодами победы воспользовались дворяне». А Прокофьев говорит «На родной Руси не бывать врагу»!

Потому что для Жукова и таких как он, бредящих про «классен кампф убер аллес», Василиса Кожина – это «дура, которая воюет за чужие интересы». А для меня – это глубинный народ.
Потому что для Жукова и таких как он, Родина сводится к «яхте Абрамовича». А для меня – это лозунг РЖД «Россия живёт просторами». Не вместится русская душа во что-то меньше России! Чахнут эмигранты на чужбине, ибо душе их тесно.
Для них «Классовая борьба всегда важнее отражения агрессии иностранного империализма», а для меня понятно, что борьба против империализма (как высшей стадии капитализма) важнее просто классовой борьбы. Потому что архивраг страшнее просто врага.

Для Сёмина «столбики не важны», а для меня «У России нет никаких границ, у России есть только горизонт» Растеряева.
Растеряев – это глубинный народ, а Сёмин, чей папа ставил памятники белочехам – нет. И никогда не будет. Он даже не поймёт, о чём я. Для него я всегда буду «сумасшедшим», а для меня он всегда будет убогим, обделённым, обрезанным (не в иудейском смысле). Верхние чакры у него закрыты, наглухо. Он и сердцем не чует, и тыковкой с космосом не связан. Да и босиком по земле никогда не ходил, чтобы силы набраться (оттого и хилый такой).

Потому что для Жукова и таких как он, Минин и Пожарский – фашисты-солидаристы. А для меня они – глубинный народ.

Тут недавно г-н Сёмин выдал текст про Карбышева. Вот только Карбышев воевал за Россию не только во Второй мировой, но и в Первой.

Как и Жуков (Георгий Константинович, а не однофамильное чмо). И, представьте себе, имел Георгиевские кресты 4-й и 3-й степени от «классово неправильного» царизма.

И оба они 100% воевали бы и за современную Россию. А этих клоунов, которые сегодня пытаются торговать их именами, одновременно заявляя про «два Отечества», оба поставили бы к стенке.
В том числе и потому что у Кости Сёмина, лицемерно на камеру плачущего про (давно снятую) доску Маннергейма, папа поставил в Екатеринбурге памятник белочехам. Белочехам! Который до сих пор стоит, не разбит гневной рукой пламенного борцуна Кости, и почему-то белоказачьего папу идейный сыночек не клеймит в своих телепроповедях.
А потом они говорят «иностранная интервенция не страшна, свои капиталисты хуже».

И почему я, как и весь глубинный народ, при этом испытываю сильнейшее желание выбить им все зубы, чтобы такого больше не говорили?

Может потому, что у меня на подкорке, на уровне генетической памяти записано «захватчик добрым не бывает»?
Может память предков рассказывает мне, как угоняли в Степь захваченных русских рабов?

Может я прекрасно помню русскую девушку с картины Глазунова (и раздавленных брёвнами русских князей)?

Может я помню рассказы своей прабабки, как она всю войну прятала в погребе двух молодых евреек (это же их нужно было ещё и кормить, хотя сами голодали!), а в это время в хате жил немецкий унтер-офицер?

Или может потому, что я всё никак не могу разобраться в архивах, входил концлагерь в Линце, в котором сидела моя бабушка, в ведомство Дахау или всё-таки в Маунтхаузен?

В общем, с точки зрения шестёрок Ходорковского, я неправильный и сумасшедший. Потому что не верю, что добрые захватчики после свержения Путина построят нам коммунизм (что-то я не заметил, чтобы жизнь иракских или афганских пролетариев улучшилась после оккупации), и не готов встречать их цветами.

Всем этим мажорам, детям позднесоветской номенклатуры, никогда не державшими в руках ничего тяжелее микрофона, не понять, почему такие как я (и вообще большинство населения) Они и тогда, когда вокруг была разруха девяностых, себя чувствовали хорошо. А иногда даже лучше, чем сейчас – их номенклатурные предки могли беспрепятственно воровать, а сейчас уже не могут. Поэтому срочно, кровь из носу, им нужна революция! Для поддержания привычного уровня потребления.

Они не ходили на ночные махачи с укронациками. Им никто не угрожал, что будет пытать их семью у них на глазах.
В девяностые, когда был полный, кхм, афедрон, никто из них не бежал свергать кровавый (в прямом смысле) режим Ельцина (особенно Ходорковский). Зато теперь они все озабочены «сворачиванием гражданских свобод» и вспомнили о классовой борьбе. Надо было воевать с классово неправильными братками девяностых! Но там же могли и убить, а «терран» слишком мягкий, его не страшно.

И таких как я, которые никогда не поведутся на «Классовая борьба всегда важнее отражения агрессии иностранного империализма», в России подавляющее большинство. Мы и есть глубинный народ.
Именно поэтому, когда Сурков озвучил этот термин, и началась такая паника среди всех врагов Руси – они не связаны с глубинным народом, не чувствуют его, не понимают и оттого боятся и ненавидят.

Им не понять Гоголя, вложившего в уста умирающего на костре Тараса Бульбы слова «Постойте же, придет время, будет время, узнаете вы, что такое православная русская вера! Уже и теперь чуют дальние и близкие народы: подымается из Русской земли свой царь, и не будет в мире силы, которая бы не покорилась ему!
А уже огонь подымался над костром, захватывал его ноги и разостлался пламенем по дереву… Да разве найдутся на свете такие огни, муки и такая сила, которая бы пересилила русскую силу!»

Но если вы думаете, что «глубинный народ», это что-то древнее, архаичное, то вы ошибаетесь. Они тоже ошибаются.
Они не читали Олега Дивова «Лучший экипаж Солнечной». Там где вернувшийся на Землю флот застаёт Россию после ядерной бомбардировки и думает, что там никого нет. А потом оказывается, что огромное количество русских выжило, выбралось из глубины и уже восстанавливает жизнь заново и даже развивает новые технологии.
Они не читали Максима Жукова «Оборона тупика». Вы говорите, что наш путь тупиковый? Посмотрим, возможно (а может и наоборот). Но это наш тупик, и мы его никому не отдадим!

Глубинному народу важны «столбики» (границы), которые не важны Сёмину. Потому что это Хартланд, потому что это «лебенсраум», потому что каждый километр этой земли полит кровью русских. Каждый!

Глубинному народу есть до всего дело. Он внимательно следит одним глазом, чтобы Курилы не отдали. Потому что там рыба. И чтобы тайгу не выпилили. Даже если он последний хипстер, который никогда в жизни не ходил в поход и не был в лесу. И чтобы китайцы не выпили наш Байкал. Даже если он на Байкале никогда не был и не будет, и воды оттуда не собирается пить. Чтобы было, про запас.

Глубинный народ стоял по колено в крови под Нарвой. Глубинный народ бил таких милых сердцам Жукова и Соколова французов от границы и до Смоленска. Глубинный народ продолжал воевать в горящих танках. И глубинный народ самостоятельно сделал в соседнем дворе мурал с лётчиком Филиповым. Глубинный народ слишком хорошо помнит, какой ценой ему обходится каждый приход «несущих благо» западных цивилизаторов.

Наши люди каждый день воюют и гибнут на Донбассе. И когда какой-нибудь очередной Рудой пишет «было бы лучше, если бы Россия проиграла украинскую игру», то единственное, что мне хочется – это запихнуть ему его слова обратно в глотку. Потому что после такого он мой личный враг, невзирая на свои идеологические убеждения (которых у этой шавки Ходорковского на самом деле нет).

И если я вдруг встречу его где-то вживую – можете сразу вызывать полицию и сажать меня на 15 суток. Ибо не сдержусь.
Вот такой у нас с ними душевный и концептуальный разговор получился. Пусть и дальше считают меня сумасшедшим.

P.S.
Предупреждая очередные дебильные вопросы «Почему ты не в окопе?». Потому что пехотинец из меня, к сожалению, посредственный. А вот разбираться в экономике и жечь словом я умею. Поэтому руководство меня и приставило к этому делу. Чтобы не забивать гвозди микроскопом.

Знаете, кого Гитлер считал своим главным врагом? Не Черчилля, не Рузвельта и даже не Сталина – Левитана!

А у меня на Донбассе был позывной «Советское Информбюро». Может я и не столь велик, но нервов гадам тоже портил, порчу и продолжу портить порядочно (и не только текстами). Даже если мне и дальше придётся спать по 4-5 часов в сутки, как последние пять лет. Ежедневно. До Победы!

Токайское начали пить с утра. Наливал и пояснял мой друг – известный гурман и ценитель Тамаш Копеци Боц. Я похвалил его выбор локации: «В замке вкус вина изысканнее, чем в подворотне!» Он слегка удивился: «А ты пил в подворотнях?» Мимолетом вспомнил какие-то темные подъезды, стремные подземные переходы, ночные вокзалы, холодное бутылочное горлышко. Ответил скупо: «Нет, но мне рассказывали». Прошлое нельзя изменить, но можно раскрашивать в разные тона.

А вино меня интересует давно. Нет, не в том смысле. Я как-то попытался наложить геополитику на геобухалово. Интересная получается картина. В зоне классического виноделия легче всего возникали демократические режимы (конечно, не в нашем фейковом, а в древнегреческом кондовом понимании). В пивных ойкуменах создавались разного рода корпоратократии (партийные, бюрократические, финансовые.) Ну а водочные анклавы – лучшая почва для выращивания административных вертикалей. Поэтому с большим интересом наблюдаю, как Россия медленно, но верно смещается в винофилию. Это не маркетинг, а чистая геополитика!

Правда, есть еще какие-то мутные, как первак, как бы независимые территории. Например, самогонная. Это царство вечного хаоса, гуляй-поля и сивушных фантазий...

Но вернусь-ка к вину. Оно еще интересно тем, что совсем не пьется без тостов. Это пивом можно упиться под отрыжку, а водкой – под неразборчивое варняканье. Вино же требует складных сопроводительных речей. И чем оно изысканнее, тем речи должны быть остроумнее, проникновеннее и искреннее. Вообще, есть только три словесные, даже орфоэпические формы, в которые можно без потерь уложить любые смыслы. Это проповедь, анекдот и тост. За это тоже люблю божественный напиток истины!

Так вот. Тамаш, лютый знаток и фанатичный ценитель околовинных забав, обратил мое внимание еще на один момент. (Я вроде о нем знал, но как-то упустил его метафорическую ценность.) Лучшее вино с самым богатым вкусом делается из винограда, выращенного на худших почвах с самым бедным грунтом. Обычно это вулканические склоны. Именно там настойчивая и упрямая лоза с особым старанием пробивается через толщу пустой породы в поисках полезных для себя веществ. Она может пустить корни на семьдесят метров вглубь, насыщаясь по ходу редкими минералами, экзотическими субстанциями, чтобы потом проявиться в изысканном аромате и неповторимом винном вкусе...

Я слабо воцерковленный человек. Каюсь. Но как это близко к взглядам моего кумира – философа Николая Булгакова! Ставшего потом великим теологом о. Сергием. Он учил, что русский человек живет не для удовольствия, но для испытания. Он, как виноградная лоза, должен пройти через громадную толщу жизненных испытаний, чтобы напитаться соками потерь и побед, искушений и соблазнов, правды и лжи. Его душа, продираясь через наждак пустой породы, раздирая себя до крови и боли, обретает дар сопереживания и сострадания, понимания и прощения...

Да, обидно, честное слово! Почти весь мир перешел в режим гедонизма. Сладко жрать, долго спать, покупать, продавать, торговать, блефовать и т.д. стало девизом большинства стран и народов. С родственниками и друзьями даже из-за этого рассорились. Вон красавица Украина хочет жить, как родная свекла. Сунул, вынул, еще спер у соседа, перегнал, выпил и бегаешь счастливый, хоть даже в кружевных труселях по всей маленькой Европке. Кайф! Беларусь, моя хорошая, хочет быть, как любимая картошка: посадил, сразу выкопал, нажарил со шкварками и с хрустом умял в одиночку. Красота!

Это по-настоящему западные цивилизованные страны. Потому что сегодня цивилизация – когда сразу же за маленьким действием получаешь большое удовольствие. И только угрюмые русские, как лоза, вечно продираются сквозь большие испытания, чтобы на выходе получить всего лишь себя самого. Какие-то полярные мегапути, космические трассы, пропотевшие гимнастерки в далеких странах – «семьдесят метров» корней-испытаний. А еще и обозначенные рудименты «водочной территории» – перманентная борьба с «вертикалями», как с ветряными мельницами. Хотя и здесь не все так просто.

Когда-то на День дипломатического работника в России (есть такой хитрый праздник) мы сидели за столом вдвоем с фундаментальным Черномырдиным. Я спросил у него под настроение и селедочку, что было самое трудное в реформировании «Газпрома». Он после долгой паузы ответил: «Перевести работников с водки на вискарь».

– «Ну и?»

Еще после совсем долгой пазы он ответил почти словами Анны Ахматовой: «Производительность, конечно, повысилась, но что-то главное пропало».

А я подумал тогда: на вино, вино надо было переводить сотрудников! Или на шампанское – оно ведь с газом.

...Сидим с Тамашем, пьем дивное токайское под названием «Петр (Великий)». А я думаю, что великие трудности ожидают Россию. Но теперь я знаю, что они во благо, а не во вред. Лозой клянусь!

Обострение в крупнейшей экс советской республике, решившей окончательно дерусифицировать свое публичное пространство, породило ожидаемый спектр реакций.

От риторических воззваний на тему "Ну как же так можно, вы ведь сами в основном русскоязычные!" — и до слегка ехидных: "Так вам и надо. Будущим гастарбайтерам в России незачем владеть на уровне родного языком ядерной космической цивилизации, их удел — недорогой неквалифицированный труд".

На фоне украинских событий малозаметным, но тоже по-своему символичным прозвучал окончательный приговор образованию на русском языке в Латвии (некогда также наполовину русскоязычной): местный Конституционный суд признал совершенно законным перевод всех школ республики на местный же язык.
...Есть мнение, что перед нами — финальный аккорд истории самого явления под названием "русскоязычные за рубежом". В том смысле, что эта общность подходит, судя по всему, к точке исторического выбора.

Реформа образования, закрывающая русские школы Латвии, не противоречит конституции страны. Таково решение соответствующего суда. Конституция же говорит, что это "страна латышей", так чего дергаться.

Что тут нужно учитывать: послереволюционная, столетней давности, эмиграция из России в Европу и Америку не именовала себя "русскоязычной". Она называла себя "русской" вне зависимости от этнического состава и религиозных убеждений, поскольку тогда, на заре XX столетия, русскими считали себя подданные российской короны. Идея "национальности в соответствии с этническим происхождением" проникла в общественное сознание позже — и, если честно, представляла собой отголосок общеевропейских расистских штудий XIX столетия.

В общем, понятие "русскоязычные жители зарубежных республик" в том виде, в каком мы его знаем, возникло в начале 90-х. Я сам таким был, я помню.

После распада СССР в новообразованных "нероссиях" возник вопрос: как именовать и как трактовать бывших советских граждан, живущих на территориях этих "нероссий", но при этом не принадлежащих к титульным этноязыковым общинам.

Учтем: это были, если можно так выразиться, носители "культуры метрополии" — притом находившиеся с ней на прямой культурной линии. В том смысле, что в их школах от Ташкента до Таллина висели в классах литературы Пушкин-Гоголь-Некрасов-Достоевский-Толстой, а в домашних библиотеках непременно были Ильф и Петров, Булгаков и Стругацкие. Дети этих русскоязычных от Риги до Кишинева рассказывали друг дружке одинаковые анекдоты про Петьку и Чапаева и Чебурашку с Геной и играли в казаки-разбойники. Их местная интеллигенция читала модного Пелевина, а их местные радиостанции синхронно вслед за московскими и питерскими инфицировали своих слушателей песнями "Что такое осень", "Сказочная тайга", "У тебя СПИД" и, если уж на то пошло, "Владимирский централ" с "Дачей".

Для России, которая в 90-е путалась в собственной идентичности, защита прав русскоязычных была сплошным минным полем (потому что и сама Россия всячески открещивалась от "имперского наследия", и сами русскоязычные зарубежья не очень понимали, с кем себя отождествлять. В итоге все выливалось в беззубую риторику "за права меньшинств").

Для этнонациональных "нероссий" признание "оккупантского отягощения" полноценным нацменьшинством влекло бы необходимость признания за ним неких международно утвержденных прав — что им было не нужно от слова "совсем".
Наконец, для Европы и особенно США идея организованных многомиллионных общин русских на территории молодых антироссийских демократий выглядела попросту опасно.

В итоге был утвержден и принят "минималистский", ни на что не претендующий и ни к чему никого не обязывающий термин — "русскоязычные". Означавший, по сути, пустую, лишенную исторической и цивилизационной идентичности группу в каждой отдельной молодой демократии, просто в быту общающуюся на одном из языков восточнославянской группы.

...Разница между "русскими" и "русскоязычными" — не просто велика. Это сущностная, принципиальная разница.

Русские — любого национального происхождения — в силу исторических особенностей определяются только одним. Они декларируют свою принадлежность к русской, она же российская, она же советская, она же снова российская, цивилизации.
В понятии "русский" необязательным элементом является беспримесно белый цвет кожи (во всяком случае, на это нам намекают А. С. Пушкин и заслуженный артист РФ Г. Д. Сиятвинда). В понятии "русский" необязательным элементом является православное вероисповедание (во всяком случае, на это намекают И. А. Ефремов, Ж. И. Алферов и великий русский футболист Р. Дасаев). В понятии "русский" необязательным элементом является происхождение от великороссов (во всяком случае, на это намекают Багратион, Высоцкий, Эйзенштейн и Макаренко, не говоря уже о французском нашем Бабе-яге Милляре и ирландском режиссере-сказочнике Роу, его снимавшем).

Зато невозможно представить себе полноценного русского (любой "национальности") без Дня Победы, "Войны и мира", Штирлица и Гагарина с его полетом.
Эта система ценностей, с одной стороны, охватывает огромное число не только "этнических русских", но и "этнических нерусских", включая множественные плоды межнациональных советских браков и "цивилизационно обрусевших" представителей массы народов.

С другой стороны — эта система мер и ценностей оказалась под категорическим запретом в молодых национал-демократиях.

Поэтому идея "русскоязычности" была идеей вынужденной и временной. Она была идеей, сводящей цивилизационную идентичность двух-трех десятков миллионов носителей к каким-то бытовым признакам, к "аборигенам второго сорта" со своим языком бытового общения, случайно идентичным русскому. И этот язык был терпим до тех пор, покуда под давлением местных этнокультурных активизмов эти русскоязычные наконец не перейдут на локально ценные символы и ценности.

Русскоязычные по плану должны были заниматься непрерывной и циркулярной культурной самокастрацией. То есть любить "Колымские рассказы" Шаламова и открещиваться от "Александра Невского" Эйзенштейна; любить драмы Чехова о русской безысходности и открещиваться от "Дневника писателя" Достоевского; любить ту часть Бродского, которая против советской власти, и открещиваться от той, которая "на независимость Украины".

А итоговой целью все равно считался их окончательный переход на местные национальные языки и местных официальных героев — с упором на условных бандер.
Одним словом — задачей русскоязычных с точки зрения постсоветских республик было непрерывно доказывать, что они вынесли из канувшей "имперской" эпохи только язык общения и ту часть культуры, которая жестоко и непримиримо бичует проклятую империю.

Русскоязычные должны были на всем постсоветском пространстве отчитываться о том, насколько далеко они продвинулись в своем избавлении и отчаливании от имперской путинской авторитарной России — для чего периодически устраивались и устраиваются показательные мероприятия, доказывающие нетождественность "русскоязычных европейцев" "путинскому режиму".

И вот что поразительно: даже на таких условиях русскоязычных нигде не взяли в полноценные люди, в "меньшинство с правами". По той простой причине, что по самому признаку прямого доступа к русскому культурному коду они поголовно все равно остаются подозрительными, нежелательными, неблагонадежными — и потому неполноценными.

Поэтому ни в одной европейской постсоветской республике им полноценный "нацменьшинственный" пакет прав так и не выдали.

Разумеется, в русскоязычных СМИ Восточной Европы мы можем прочесть массу грамотно выверенных мантр "нас тут никто не угнетает, не слушайте кремлевскую пропаганду". Но все эти мантры сводятся к сентиментальным описаниям случаев, когда ими, русскоязычными, не побрезговали в быту великодушные представители наций-хозяев. То есть "в аптеке, обнаружив, что я не говорю по-литовски, девочка перешла на ломаный русский, и я почувствовал такую прямо доброжелательность". Или "в местном русском театре ставят "Три сестры", и табло с синхронным переводом на государственный язык никого не напрягает".

О толерантности к тому, что по-настоящему составляет русскую/российскую идентичность, от войны 1812 года до войны 1941-1945 годов, от Ломоносова до Ландау и от Циолковского до Гагарина, речи не шло и не идет.

Русскоязычным запрещено восхищаться любой Россией, кроме той ее части, которая Россию бичует и отрицает.

...В общем, все это лицемерие худо-бедно прожило почти три десятилетия.
Оставшиеся после акций сторонников Евроинтеграции баррикады из автомобильных покрышек и национальный флаг Украины с надписью Единая страна на русском и украинских языках.

Русских уважать не надо, а русскоязычных – очень даже. А если на них не давить, они, мол, и сами по-украински заговорят. В преддверии выборов украинские политики заговорили о русском языке. На русском.

Но сейчас ситуация обостряется — главным образом потому, что Россия, которую считали угасающей силой, внезапно начала проявлять политическую и культурную экспансию.

В ситуации, когда у России есть Крым, и Сирия, и "Северный поток — 2", и фильм "Т-34", и также паспорта для Донбасса, — держать у себя даже очень ручных русскоязычных уже как бы рискованно.

И поэтому повсеместно форсируется их ликвидация как сущности.

В этих обстоятельствах у временной и аморфной сущности под названием "русскоязычные зарубежья" возникает по-настоящему гамлетовский вопрос.
А именно:
- либо коллективно отказаться от всех остатков "русскости" и признать себя аборигенами второго сорта, просто недостаточно хорошо владеющими собственным государственным языком и просто недостаточно хорошо знакомыми со своими национальными героями борьбы с Россией.
- либо признать свою принадлежность к "враждебной Европе" цивилизации. Следствием чего может быть настоящее противостояние с дикарскими этническими режимами местных национал-демократий. И — с высокой вероятностью — выдавливание на культурно-цивилизационную родину.

Минута размышления...

Сразу прошу прощения за много букв, но тема сложная... И иначе не получается. И я хочу подчеркнуть, что тут я описала исключительно свой опыт, свои ощущения и свои взгляды. Если у кого-то они иные, я искренне рада. И спорить я ни с кем не буду.

Мне часто задают вопрос, а почему я вернулась из Германии? После стольких лет? Из благополучной Германии?

Не говоря о том, что уехала я туда в 91-м не по своей и далеко не по доброй воле, мне с одной стороны очень просто ответить на этот вопрос. А с другой... порой очень трудно пояснить, что я имею в виду. К сожалению, не все это понимают, могут понять.
Хотя, еще несколько лет назад было хуже.

Ответ очень простой. Родина, ментальность и, как бы глупо и наивно это ни звучало, русская душа, которая не смогла интегрироваться в чужом мире.

Я как сейчас помню одно из первых выступлений Кличко на немецком телевидении, где он говорит о "выбранной родине". Меня тогда, как ножом резануло - как может быть Родина выбранной? Она одна! Она - это твои корни, твоё детство, твоя... ну Родина! Как это можно выбирать?

А совсем недавно Познер в своей программе заявил, что нет никакой русской души. Что всё это придумано...

Ну, у него, возможно, и нет. Поэтому он ее и не понимает. И я не имею в виду национальность. Любой может обладать русской душой!
Я имею в виду ментальность. Ту, пресловутую, необъяснимую нашу ментальность. Которую невозможно пояснить словами, но которую... чувствуешь.

Hа одной из веток известного блогера какое-то время назад возник вопрос, любят ли русских на Западе? Любят ли эту загадочную русскую душу? Может ли она там сохраниться?

Я попытаюсь очень коротко поделиться своим опытом жизни там, шестнадцатилетним. И своими выводами. Собственно, они то понятны, поскольку я тут. Постараюсь коротко. Ведь иначе мне не хватит места и на десяти страницах...

***
Германия. Первый день школы. 1991 год. Я на год младше всего класса - у нас ведь было на тот момент 11 классов, а у них 13. Вхожу... и почти глохну от гама. Ну ладно, думаю, в переменах и у нас почище этого бывало.

Тихонько ищу свободное место за огромным столом, поставленным в форме "П". Как же мне не хватает нормальных парт... Раздается "динг-донг", гам продолжается. Дверь к класс отворяется, и входит учитель. Гам продолжается.

Учитель подходит к своему столу и постукивает ручкой по деревянному покрытию. Гам продолжается, правда чуть тише. Учитель спокойно достает какие-то причиндалы и совершенно не заботится о том, что его никто не замечает. Ну, кроме меня...

Через минут пять наступает более или менее тишина. Мои одноклассники сидят в развалку, кто ноги врозь, кто ноги на стол, а кто вообще положил свои ноги на ноги соседа по столу.

По инерции встаю, урок ведь начался. Чувствую на себе изумленные взгляды, причем и одноклассников, и самого учителя.

- Сядь, ты тут не в своей "тоталитарной" школе. У нас не надо вставать.

Урок продолжается...

- Зачем ты руку тянешь, говори сразу! Ты не в "советской" системе!

Я замолкаю и больше не проявляю никаких инициатив. Пояснять им, что для меня вставать и поднимать руку - это не "тоталитарная система", а элементарное уважение к учителю и товарищам?
Боюсь, у меня немецкого не хватит на такой подвиг. И, боюсь, они не поймут, даже если немецкий у меня будет совершенный...

Перемена...

Стою одна в углу, жую бутерброд. Наблюдаю и изучаю одноклассников. Прямо на столе учителя парочка целуется, на нашем столе с ногами расположилась группа ребят... Я автоматически открываю сумку, проверяю, есть ли там салфетки. Все-таки заниматься математикой за грязным столом не хочется... Хотя им, похоже, пофиг.

Урок истории, несколько недель спустя. Тема - Вторая Мировая (как же режет слух, ведь для меня это Великая Отечественная). Листаю учебник. Даже со своими скудными познаниями немецкого отчетливо понимаю, что Советского Союза там, можно сказать, нет. Не могу найти почти ни одного упоминания, даже пролистав 160 страниц - то есть тему от корки до корки. Так, пару слов...

Тяну руку.

- Фрау Фишер-Флахман, а где тут про русских?..

- Во-первых, не тяни руку, а просто говори. Пора бы уже за пару недель отучиться от своих тоталитарных привычек. У нас тут все свободно. А во-вторых, я не понимаю твой вопрос. Про русских ровно столько, сколько они сделали. Тебе пора правильную историю изучать. Отдохни, наконец, от своей советской муштры.

С того момента и на уроках истории я молчу. Надо ли говорить, какую оценку я получаю в табеле? Думаю, излишне.

Еще неделю спустя. Снова история. Рядом сидит мальчик в очках. Михаель Шнифер. Отличник, которого боготворят и историчка, и ее подружка философичка.  Случайно замечаю у него в портфеле обрывок записки на русском. Похоже, то ли мама список какой-то составила, то ли нечто похожее. Записка скомканная. Но русские буквы... Сердце мое делает скачок!

- Миша, так ты русский??? Как же хорошо! Сможешь мне помочь? Мне тут непоня...

В меня вонзаются, как кинжалом, два карих, но ледяных, почти свинцовых глаза. И смотрят так, что я резко затыкаюсь. А по спине у меня пробегает холодок.

- Я - НА - ЭТОМ - ЯЗЫКЕ - БОЛЬШЕ - НЕ - ГОВОРЮ! Я - ЭТУ - ТОТАЛИТАРНУЮ - ЭПОХУ - ОСТАВИЛ - В - ПРОШЛОМ!

Это мне говорится медленно, по слогам - как дуре! - на немецком.

Я усиленно краснею и начинаю чувствовать себя чуть ли не виноватой за то, что вообще обратилась... А в голове подлая мысль - может поэтому и обожает его историчка?

Несколько дней спустя. Утренник в школе. На столах шампанское и вино... не безалкогольное! У меня шок. Ладно там, на днях рождения или на Новый Год. Но, в школе????? Утром?????

Моё замешательство не остается незамеченным. - Тебе не надоело? Забудь ты, наконец, свое тоталитарное воспитание. У нас тут свобода...

А свобода ли это? Или... Что это, пусть каждый в силу своей ментальности сам решит.

А теперь к понятию пресловутой русской души и к вопросу, как к ней там относятся и может ли она интегрироваться в ту ментальность... Итак, любят ли русскую душу там?

Для начала надо понять, что любят только то, что понимают. Это первое. А понять они ее, как феномен, просто не могут. Не потому что они глупые. Нет! Они просто иные...  Они усиленно делают вид, что пытаются. И что им это удается. Но, будем честны: с чем ассоциируется слово "настоящий русский" на западе? Верно - с "водка", "калинка", "мамушка", "матрешка". И они это не со зла... просто вот так есть.

Потом да, у некоторого, интеллектуального контингента, признаюсь, с "Достоевским" и "Чеховым".
Причём, я не случайно заключила их в кавычки. Они признают их исконно русскими, известными и олицетворяющими русскую душу. Но они их не понимают.
Это всё, включая русскую душу, для них лишь "музейные реликвии", которые надо "изучать".

Я играла в театре в Германии. И, когда мы ставили спектакли Чехова - для немцев самое "типично русское"! - они начинали реально сицировать эту бедную русскую душу со всей яростью начинающего патолого-анатома...
И, в результате, даже в моей русской, живой душе мало что оставалось живого. Одни кровавые обрезки.

Потом возникает еще одна проблема... Чтобы русского любили, его русская душа должна там интегрироваться. А вот тут и начинается нонсенс. Поскольку настоящий русский, каких бы кровей он ни был, не способен на интеграцию. Ментальность не та - это признают все.

И возникает патовая ситуация.
Либо ты интегрируешься и тогда автоматически отказываешься от своей русскости.
Либо не интегрируешься. И постоянно чувствуешь на себе косые, непонимающие взгляды, терпишь некое обхождение, как с... экзотикой. Да, порой забавной экзотикой, порой даже полезной - русский ведь в лепешку расшибется ради кого-то, рубашку последнюю отдаст, если нужно! - но экзотикой. А это любовью ну уж никак не назовешь. Кожей чувствуешь, что это другое...

Есть те, которые пытаются влиться и стать людьми "той ментальности". Она, кстати, во многом, наверное, гораздо удобнее нашей. Но, интегрируясь в ту ментальность, ты вынужден будешь терпеть издевательские шутки в сторону "русской души" (которые, правда, уже не в твой адрес, ты ведь отказался от нее!). Пусть, на первый взгляд, безобидные, типа "балалайка и мамушка".

Ты вынужден будешь принять их трактовку революционных событий, событий Великой Отечественной Войны. Ты вынужден будешь начать почитать и восторгаться их "Горби" и осведомленностью о процессах "замечательной" "Перестройки", пытаться не обращать внимания на их по-доброму издевательское "рюсский солдат"...

Ты должен будешь забыть 9 мая. Не упоминать Блокаду. Забыть "Эх, дороги", "Последний бой, он трудный самый", "Журавлей"...
У них иная история. И, подчеркну, для них это именно история.
А для нас жизнь...

Ты вынужден будешь научиться мерять все денежными единицами, а не душевными...Если ты сo всем этим смиришься - да, тебя будут любить! Ну или хотя бы делать вид, что...

И, всё же, немножко позитива под конец. Есть и там те, которые... нашей ментальности. Хоть и чистокровные немцы.

У меня был профессор по вокалу. Один из немногих, кто именно любил понимал русскую душу. А, скорее всего, и обладал ей где-то глубоко. Может, потому и пел он так замечательно, что до слёз трогало.

Так вот, он мне один раз в разговоре дал свое определение нашей русской души. По-моему меткое, особенно от немца, хоть и немножко наивно. Но ему простительно:

- Жанна, я не знаю ничего, что было бы одновременно таким хрупким, таким нежным и ранимым, но одновременно таким стальное, непоколебимым, как ваша душа. Готовая отдать все, сжечь себя. Но которую... нельзя сжечь, нельзя уничтожить. Она восстает из пепла и живет дальше. Вас нельзя понять, разобрать на винтики. Вас можно только ощутить сердцем. И это я делаю, когда стою на сцене...

В последнее время в западной и в либеральной отечественной публицистике много пишут о русском варварстве на фоне европейской цивилизованности. Но если сравнить нравственные идеалы и реальную жизнь народов, полистать героические страницы истории русского народа, то возникает совсем другая картина.

Например, в русском языческом пантеоне никогда не было бога войны, в то время как среди европейских народов понятие о воинственном божестве доминировало, весь эпос построен вокруг войн и завоеваний.

Русский человек после победы над иноверцами никогда не стремился насильственно обратить их в свою веру.

В былине «Илья Муромец и Идолище» русский богатырь освобождает Царьград от поганого Идолища, но отказывается быть воеводою города и возвращается на родину.

В древнерусской литературе отсутствует тема обогащения при завоеваниях, разбоях, в то время как сюжеты на эту тему распространены в западноевропейской литературе.

Герои «Песни о Нибелунгах» одержимы поиском зарытого клада – золота Рейна.

Главный герой древней английской поэмы «Беовульф» погибает, «насытив зренье игрой самоцветов и блеском золота… В обмен на богатства жизнь положил я».

Ни одному из героев русского эпоса не приходит в голову жизнь положить в обмен на богатства. Более того, Илья Муромец не способен принять откуп, предлагаемый разбойниками, – «золотой казны, платья цветного и коней добрых сколько надобно». Он, не сомневаясь, отвергает путь, где «богату быть», но добровольно испытывает дорогу, где «убиту быть».

И не только в эпосе, но и в легендах, сказках, песнях, пословицах и поговорках русского народа долг личной или родовой чести не имеет ничего общего с долгом личной или родовой мести.

Понятие мести как таковое вообще отсутствует в русском фольклоре, оно как бы изначально не заложено в «генетическом коде» народа, а русский воин всегда был воином-освободителем.

И в этом – отличие русского человека от западноевропейского.

Русский историк и философ Иван Ильин писал: «Европа не знает нас… потому что ей чуждо славянорусское созерцание мира, природы и человека. Западноевропейское человечество движется волею и рассудком. Русский человек живёт прежде всего сердцем и воображением и лишь потом умом и волею.

Поэтому средний европеец стыдится искренности, совести и доброты как «глупости».
Русский человек, наоборот, ждёт от человека прежде всего доброты, совести и искренности.

Европеец, воспитанный Римом, презирает про себя другие народы и желает властвовать над ними.

Русский человек всегда наслаждался естественной свободой своего пространства… Он всегда «удивлялся» другим народам, добродушно с ними уживался и ненавидел только вторгающихся поработителей…».

О милосердии и справедливости русского человека свидетельствует добрососедское отношение к народам присоединённых территорий. Русский народ не творил таких злодеяний, как просвещённые европейцы на завоёванных землях.

В национальной психологии было некое сдерживающее нравственное начало. От природы сильный, выносливый, динамичный народ был наделён удивительной выживаемостью.

На силе духа основывались и знаменитое русское долготерпение, и терпимость к другим.

Под непрерывными нашествиями со всех сторон, в невероятно суровых климатических условиях русский народ колонизировал огромные территории, не истребив, не поработив, не ограбив и не перекрестив насильно ни один народ.

Колониальная политика западноевропейских народов искоренила аборигенов трёх материков, превратила в рабов население огромной Африки и неизменно метрополии богатели за счёт колоний.

Русский народ, ведя не только оборонительные войны, присоединяя, как и все большие народы, большие территории, нигде не обращался с завоёванными, как европейцы. От европейских завоеваний лучше жилось европейским народам, ограбление колоний обогащало метрополии.

Русский народ не грабил ни Сибирь, ни Среднюю Азию, ни Кавказ, ни Прибалтику. Россия сохранила каждый народ, в неё вошедший. Она была их защитницей, обеспечивала им право на землю, собственность, на веру, обычаи, культуру.

Россия никогда не была националистическим государством, она принадлежала одновременно всем, в ней живущим. Русский народ имел только одно «преимущество» – нести бремя государственного строительства.

В результате было создано уникальное в мировой истории государство, которое русский народ защищал своей кровью, не щадя жизни.

Именно потому, что на его долю выпали такие страдания и колоссальные жертвы, мой народ принял, как свою собственную боль, страдания других народов под гнётом гитлеровских фашистов.

И после освобождения родной страны с таким же самопожертвованием, с такой же энергией освободил пол-Европы.

Вот какой был героизм! Вот какой силы духа людей рождает русская земля!

И думается мне, что на такой подвиг даже великий народ может решиться один раз в века.

Патриотизм, который продемонстрировал русский солдат на полях Великой Отечественной войны – это патриотизм высочайшей пробы, которого не знала ни мировая, ни отечественная история. И я никогда не соглашусь с высказываниями в прессе о русском «варварстве» и европейской «добродетельности».

Я горжусь, что такими красивыми, стойкими, мужественными и выносливыми были наши предки, наши героические предки, а мы – их потомки!

Анна Жданова,